Доктрина Монро – 200 лет с момента первой американской заявки на статус сверхдержавы

В 1492 году Христофор Колумб высадился на остров Сан-Сальвадор в Багамском архипелаге, тем самым открыв для европейцев Америку, а спустя шесть лет Васко да Гама сумел обогнуть на своем корабле Африку и доплыть до Индии. С этих двух событий началась эпоха мирового экономического доминирования Запада, длящаяся ужу пять с лишним веков.

Сперва вожделенное место на вершине глобальной иерархии делили между собой Испания и Португалия. Затем их стала теснить Голландия. На смену ей пришли Великобритания и Франция. И наконец эстафетная палочка перешла к Соединенным Штатам. «Помазание» Америки на мировое господство произошло 22 июля 1944 года, когда завершилась Бреттон-Вудская конференция, закрепившая доллар в качестве главной и по существу единственной резервной валюты на планете Земля.

А с чего всё началось? Когда американский правящий класс впервые сформулировал для себя задачу достичь статуса «capo di tutti i capi», то есть босса всех боссов?


Америка баллотируется в гегемоны

Пятый американский президент, Джеймс Монро не был делегатом Второго Континентального конгресса, не подписывал Декларацию независимости и не принимал участия в ее подготовке. Тем не менее, он считается одним из Отцов-основателей США. Этот почетный титул Монро заслужил активным вкладом в подготовку американской конституции, своей добросовестной службой в должностях посла во Франции и Великобритании, губернатора Виргинии, государственного секретаря и военного министра в администрации Джеймса Мэдисона, а также весьма впечатляющими результатами двух своих президентских сроков.

Монро был одним из реальных создателей структуры правительства США и системы баланса разных ветвей власти, известной как «система сдержек и противовесов». Кроме того, в период его президентства территория страны приросла штатами: Миссисипи, Иллинойс, Алабама, Мэн и Миссури. И это не считая того, что самая крупная земельная сделка в истории человечества – покупка Луизианы у Франции готовилась и осуществлялась при его непосредственном участии в качестве официального представителя администрации Томаса Джефферсона на переговорах в Париже.

В результате «Луизианской покупки» Америка получила огромные и весьма плодородные земли, на которых сейчас полностью или частично располагаются штаты: Арканзас, Айова, Оклахома, Канзас, Небраска, Миннесота, Северная Дакота, Южная Дакота, Нью-Мексико, Монтана, Вайоминг, Колорадо и северная часть Техаса.

Однако, всемирно известным Джеймса Монро сделало не это. Ровно 200 лет назад, 2 декабря 1823 года он выступил перед Конгрессом с очередным посланием, ставшим одним из самых длинных в истории. Президент говорил о значительном росте населения молодой страны, об увеличении ее территории, о развитии новых методов создания дорог, о необходимости прокладывать больше каналов, об обу­стройстве волнорезов у впадения Делавэрского залива в океан и еще много о чем.

В списке 232 посланий Конгрессу, та речь Монро занимает 11-е место по объему (более словоохотливыми были только Уильям Генри Харрисон, Джеймс Мэдисон, Уильям Тафт, Теодор Рузвельт и Дональд Трамп). Несмотря на очень позитивный тон и обилие перечисленных достижений, выступление главы государства получилось довольно обыденным, а местами откровенно скучным, и скорее всего осталось бы малозаметным событием, если бы не три сравнительно небольших абзаца – 7-й, 48-й и 49-й – посвященных внешней политике США.

Сначала президент, касаясь переговоров с правительством Российской империи по вопросу делимитации границ с Русской Америкой, размер территории которой был всего на треть меньше, чем у США, сказал: «В ходе переговоров было сочтено целесообразным воспользоваться случаем для утверждения в качестве принципа, касающегося прав и интересов Соединенных Штатов, того положения, что американские континенты, добившиеся свободы и независимости и оберегающие их, отныне не должны рассматриваться как объект будущей колонизации со стороны любых европейских держав».

Затем американский лидер перешел к тому, что происходило в Западной Европе после разгрома Наполеона, заявив следующее: «Мы всегда с беспокойством и интересом наблюдали за событиями в этой части земного шара, с которой у нас не только существуют тесные взаимоотношения, но с которой связано наше происхождение. Граждане Соединенных Штатов питают самые дружеские чувства к своим собратьям по ту сторону Атлантического океана, к их свободе и счастью. Мы никогда не принимали участия в войнах европейских держав, касающихся их самих, и это соответствует нашей политике. Мы негодуем по поводу нанесенных нам обид или готовимся к обороне лишь в случае нарушения наших прав либо возникновения угрозы им.

По необходимости мы в гораздо большей степени оказываемся вовлеченными в события, происходящие в нашем полушарии, и выступаем по поводам, которые должны быть очевидны всем хорошо осведомленным и непредубежденным наблюдателям. Политическая система союзных держав существенно отличается в этом смысле от политической системы Америки... Поэтому в интересах сохранения искренних и дружеских отношений, существующих между Соединенными Штатами и этими державами, мы обязаны объявить, что должны будем рассматривать попытку с их стороны распространить свою систему на любую часть этого полушария как представляющую опасность нашему миру и безопасности.

Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в дела уже существующих колоний или зависимых территорий какой-либо европейской державы. Но что касается правительств стран, провозгласивших и сохраняющих свою независимость, и тех, чью независимость, после тщательного изучения и на основе принципов справедливости, мы признали, мы не можем рассматривать любое вмешательство европейской державы с целью угнетения этих стран или установления какого-либо контроля над ними иначе, как недружественное проявление по отношению к Соединенным Штатам».

Если отбросить в сторону изящные словоформы и оставить только суть, то получится, что президент после обсуждения с ближайшими соратниками провозгласил два новых фундаментальных принципа американской внешней политики:

1. Отказ европейским державам в праве повторной колонизации объявивших о своей независимости государств на территории Северной, Центральной и Южной Америки.

2. Взаимное невмешательство США и стран Европы в дела Восточного и Западного полушария, соответственно, проще говоря – право Вашингтона на обладание собственной сферой монопольного политико-экономического влияния размером в полмира.

Два десятка лет спустя эти принципы были названы «Доктриной Монро».


Запросная позиция

В 1815 году после победы над Наполеоном с целью поддержания мирового порядка, установившегося по итогам Венского конгресса, по инициативе императора Александра I был создан так называемый Священный союз, объединивший Россию, Австрию и Пруссию. За следующие несколько лет самоназначенным мировым жандармам удалось навести порядок в большинстве европейских стран, вернув к власти правителей, свергнутых Бонапартом и «искоренив республиканскую заразу».

В частности, испанский трон вернули внуку Карла IV, Фердинанду VII из династии Бурбонов. С испанским хозяйством в Новом свете было сложнее. Воспользовавшись тем, что Наполеон в 1808 году заставил Карла IV отречься от престола, почти все заокеанские владения Испании, за исключением Кубы и Пуэрто-Рико, «сбросили ярмо колониальной зависимости» от Мадрида и объявили себя суверенными государствами.

Лидеры Священного союза пообещали Фердинанду VII помочь вернуть мятежные колонии под власть испанской короны. Именно это и послужило поводом для риторического антиколониального демарша американского президента в адрес упомянутых в послании Конгрессу «союзных держав».

Были ли в 1823 году у Соединенных Штатов основания диктовать свою волю европейским гигантам и уж тем более претендовать на гегемонию в Западном полушарии? Конечно, нет. Американское государство еще только формировалось. Проблемы с коренным населением, оказывавшим упорное сопротивление белым переселенцам, были еще очень далеки от разрешения. Краткая эпоха однопартийности, продлившаяся с 1815-го по 1824-й год и названная «эрой доброго согласия», заканчивалась. Постепенно нарастали внутренние противоречия между разными штатами и группами интересов, которые в итоге привели к кровопролитной гражданской войне 1861 – 1865 годов.

Экономический и военный потенциал США был несопоставимо меньше, чем у любой из европейских великих держав того времени – Великобритании, России, Франции, Австрии и даже сильно ослабевшей Испании. Почему же в таком случае Джеймс Монро позволил себе столь амбициозное и даже дерзкое заявление, которое вызвало шквал возмущенных комментариев у европейский политиков и дипломатов?

Вероятнее всего, американский лидер был уверен в том, что запросная позиция, какой бы нахальной она не была, сама по себе не может быть причиной для серьезного конфликта. В конце концов, есть ведь известная восточная пословица: «Хочешь лошадь, проси верблюда, ишака дадут всегда». Ну сказал американский президент, что его страна хочет быть хозяином полумира. И что? Не хотите давать ей полмира – не давайте! Сможет – сама возьмет, а не сможет – так и говорить не о чем.

Собственно, примерно так и получилось. О выступлении Монро все быстро забыли и не вспоминали вплоть до Американо-мексиканской войны 1846-48 годов. За четыре месяца до ее начала, 24 октября 1845 года президент Джеймс Нокс Полк, посвятивший все свои силы расширению территории США, записал в дневнике: «Народ Соединенных Штатов не должен отдать Калифорнию Великобритании или иной державе. Вновь утверждая доктрину мистера Монро, мы обязаны получить и Калифорнию, и Орегон!» В послании Конгрессу 8 декабря 1845 года Полк вновь сослался на доктрину Монро, но уже публично.

К слову, на тот момент Калифорния вообще-то была частью Мексики… Впрочем, ненадолго. Война оказалась крайне неудачной для мексиканцев. Они потеряли больше половины своей территории, а на карте США, напротив, прибавилось два новых штата – Калифорния и Нью-Мексико. Так доктрина Монро впервые была использована в качестве обоснования для аннексии чужих земель.

Большинство американских политиков и простых американцев были глубоко религиозными людьми, и термин «доктрина», введенный Полком, им очень понравился. Самый забавный эпизод, иллюстрирующий это, произошел в 1906 году. Основательница одного из заметных протестантских течений Christian Science, Мэри Бейкер Эдди, опубликовала статью в газете «The Boston Globe», которая начиналась словами: «Я строго верю в доктрину Монро, в нашу Конституцию и в Божественные законы». К столетию выступления президента Монро, 2 декабря 1923 года слова Мэри Бейкер Эдди были перепечатаны ее последователями крупным шрифтом на отдельной рекламной полосе «The New York Times».


Аппетит приходит во время еды

К концу XIX века Соединенные Штаты стали первой экономикой мира, а по результатам Первой мировой войны – еще и крупнейшим мировым кредитором. Сообразно экономической мощи росли и амбиции. В 1895 году Вашингтон решил ввязаться в засторелый территориальный спор между Венесуэлой и Британской Гвианой (то есть с Великобританией), связанный с принадлежностью богатейших золотых приисков в районе Гайана-Эссекибо.

Вашингтон поддержал Венесуэлу, и госсекретарь Ричард Олни направил ноту британскому правительству, в которой говорилось о том, что принципы Монро являются «доктриной американского публичного права», и подчеркивалось «безусловное превосходство Соединенных Штатов с точки зрения как национального величия, так и личного счастья граждан».

Финал ноты был запредельно хамским по дипломатическим меркам, зато полностью отражал раздувшееся самомнение обитателей Белого дома: «Соединенные Штаты сегодня – практически суверен на этом континенте, и их желание – закон, поскольку безграничные ресурсы в сочетании с изолированным положением делают их хозяином положения, практически неуязвимым для всех иных держав».

Венесуэльско-британский спор удалось урегулировать без войны посредством международного арбитража, но история имела продолжение. В 1901 году правительство Венесуэлы отказалось платить по долгам иностранных кредиторов. Ответом стала блокада побережья страны совместной эскадрой британских, германских и итальянских кораблей, начавшаяся 9 декабря 1902 года.

В феврале 1904 года гаагская Постоянная палата третейского суда встала на сторону участников блокады и приняла решение о том, что таможенные поступления, получаемые Венесуэлой от морской торговли, должны идти в счет уплаты долгов кредиторам. Это сильно не понравилось президенту США Теодору Рузвельту, так как за этим решением могли последовать новые военные интервенции европейских государств, ведь, помимо Венесуэлы, в Южной Америке было много других стран-должников.

Поразмыслив, Рузвельт не стал обращаться к державам Старого света по отдельности, а решил, как и Джеймс Монро в 1823 году, вставить соответствующее заявление в свое ежегодное послание Конгрессу, намеченное на 6 декабря 1904 года. В результате появилась знаменитая «поправка» Теодора Рузвельта к доктрине Монро:

«Неправда, что Соединенные Штаты жаждут приобрести какую-либо территорию или что они строят какие-то планы в отношении других государств Западного полушария, за исключением тех планов, которые касаются их благополучия. Единственное, чего желает наша страна, — это видеть соседние страны стабильными, спокойными и процветающими.

Любая страна, народ которой ведет себя хорошо, может рассчитывать на нашу чистосердечную дружбу. Если государство демонстрирует, что знает, как действовать с разумом, умением и приличием в социальных, политических вопросах, если оно соблюдает порядок и выполняет обязательства, ему не следует опасаться вмешательства со стороны Соединенных Штатов.

Непрекращающиеся незаконные действия или проявление бесчинств, приводящие к общему ослаблению уз цивилизованного общества, будь то в Америке или где бы то ни было, в конечном итоге требуют вмешательства со стороны какого-либо цивилизованного государства. В Западном полушарии следование Соединенными Штатами доктрине Монро может вынудить их, возможно и против своей воли, в вопиющих случаях нарушений законности или проявления бессилия к выполнению обязанностей международной полицейской державы.

Если какая-либо страна, чьи берега омываются Карибским морем, продемонстрирует стабильность и справедливый прогресс цивилизации, подобный тому, который был с помощью поправки Платта продемонстрирован Кубой после того, как наши войска покинули остров, и подобный тому, который постоянно и блестяще демонстрируют многие республики в обеих частях американского континента, вмешательство нашего государства в их дела прекратится.

Наши интересы и интересы наших южных соседей, по существу, идентичны. Наши соседи обладают богатыми природными ресурсами, и, если в пределах их границ будут соблюдаться законность и справедливость, процветание обязательно придет к ним. При условии соблюдения этими странами основополагающих законов цивилизованного общества они могут быть уверены в том, что мы будем относиться к ним благожелательно и с искренней симпатией.

Мы вмешаемся в их дела лишь в крайнем случае и лишь тогда, когда станет очевидным, что их неспособность и нежелание добиться справедливости у себя в стране и за рубежом нарушили права Соединенных Штатов или же спровоцировали иностранную интервенцию во вред всем американским государствам.

Не более чем трюизмом является утверждение, что любое государство на американском континенте или где-либо еще, стремящееся сохранить свою свободу, свою независимость, должно осознать, что право на независимость не может быть отделено от ответственности правильно ею пользоваться».

В сухом остатке, Рузвельт открыто и недвусмысленно провозгласил право Соединенных Штатов на военное вмешательство в дела любого государства в Западном полушарии, что вполне соответствовало позиции, которую он занимал ранее. В 1901 году, еще будучи вице-президентом в администрации Мак-Кинли, он процитировал африканскую пословицу: «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку, и ты далеко пойдешь». Журналисты, само собой, сложили два и два, в результате чего за «поправкой Рузвельта» закрепилось название «Политика большой дубинки», ставшее обобщающей характеристикой для всей политической карьеры 26-го американского президента.

Трудно быть гегемоном

В ХХ веке Соединенные Штаты практически безраздельно властвовали и в Центральной, и в Южной, и, разумеется, в Северной Америке. Немногочисленные исключения, вроде Кубы, общей картины не меняют. Взяв под контроль свой «задний двор», как они уничижительно именовали сферу влияния, присмотренную Джеймсом Монро, американцы занялись ее постепенным расширением на весь мир, и в 1991 году добились наступления так называемого однополярного момента.

Увольнение Советского Союза по собственному желанию с должности сверхдержавы сделало США единственным гегемоном на планете. Появление новых рынков сбыта и возможность выкачивать ресурсы из стран Восточной Европы и из всех бывших советских республик, включая Россию, позволили Америке решить многие экономические проблемы, накопившиеся со времен войны во Вьетнаме, и обеспечили ей период бурного экономического роста.

К сожалению для Вашингтона и других бенефициаров нового мирового порядка, «эра процветания» продлилась меньше двадцати лет. Крах доткомов в марте 2000 года стал первым признаком того, что созданная американскими архитекторами глобальная финансовая система далека от совершенства. Кризис 2008 года отправил мировую экономику в тяжелый нокдаун. Справиться с головокружением, тошнотой и потерей ориентации удалось благодаря вливанию беспрецедентного количества денег, но причины, из-за которых система пропустила удар устранены не были, потому что никто попросту не знает как их устранить.

Неспособность Америки обеспечить условия для общего устойчивого роста вкупе с неприкрытым стремлением решать свои экономические проблемы за чужой счет привели к тому, что несколько ведущих развивающихся стран, в первую очередь Россия и Китай, начали постепенно отшвартовываться от долларовой системы. Истеричная реакция американских властей, «мудро» решивших использовать доллар в качестве любимой «большой дубинки», лишь ускоряет этот процесс.

Двадцать лет назад эксперты, прогнозировавшие уход США с позиции мирового гегемона, считались сумасшедшими, и их практически никто не слушал. Десять лет назад они перешли в разряд «занятных чудаков», статьи которых почитывали из любопытства, но их предсказаниям по-прежнему мало кто верил. Сегодня, когда прогнозы этих людей сбываются с пугающей скоростью, споры вызывает лишь то, на какие макрорегионы распадется казавшаяся еще вчера незыблемой глобальная система, и какой ее кусок сможет утащить с собой и удержать под своим контролем Америка?

В 1992 году в Бонне состоялась встреча тогдашнего канцлера Германии Гельмута Коля, мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака и председателя комитета петербургской мэрии по внешним связям Владимира Путина, который выступал в качестве переводчика. В 2018 году он рассказал о содержании беседы в интервью Владимиру Соловьеву. По словам президента России, Коль был уверен, что Соединенные Штаты рано или поздно уйдут из Европы и сосредоточатся на «своем Западном полушарии».

Уйдут ли американцы из Европы, когда они это сделают и что они оставят после своего ухода – это пока вопрос. А вот то, что они постараются во что бы то ни стало сохранить за собой собственный «задний двор» сомнений не вызывает. Сегодня главным торговым партнером США уже является не Китай, а Канада, а второе место по объему товарооборота в первом полугодии 2023 года впервые заняла Мексика, обогнавшая КНР аж на 44% – 397 против 276 миллиардов долларов.

Россия сейчас начинает борьбу за создание, а точнее воссоздание, своего макрорегиона. Какие бы страны в него не вошли в конечном счете, нам точно имеет смысл внятно обозначить не только географические границы сферы нашего политико-экономического влияния, но и правила поведения для наших партнеров и соперников. Если непредвзято посмотреть на текст «поправки Рузвельта» к доктрине Монро, то легко убедиться в том, что Тедди многое сформулировал довольно убедительно, и некоторые его тезисы вполне можно было бы использовать в качестве основы нашей макрорегиональной доктрины.

Возьмите хотя бы последнюю фразу: «Любое государство на американском континенте или где-либо еще, стремящееся сохранить свою свободу, свою независимость, должно осознать, что право на независимость не может быть отделено от ответственности правильно ею пользоваться». Ну, разве это не шедевр? Красота, да и только! Уберите упоминание про американские континенты, и можно хоть сейчас пускать в дело.